Упрощенная HTML-версия
они ехали вперед и везли боеприпасы, и тащили за собой
пушки. Ведь там без всего этого нельзя. Что будет, если мы
придем на передовую, а воевать нечем?Мы просто превра
тимсявбеззащитныемишени.Такогодопуститьнельзя,ивот
приходится всем тащить и себя, и машины, и все остальное,
что нужно там где нас ждет смерть. Ведь многие из тех, кто
сейчас так же, как и я, чапают в этой жиже—погибнут, и ни
кто ничего изменить не сможет: ни сегодня, ни завтра война
не закончится. Она, конечно, доживает свои дни, и все пони
мают, скоро войне конец, но когданаступит это «скоро».
Григорий посмотрел по сторонам и с удивлением и ужа
сомосознал, что из тех, кого он знал влицо, остались лишь
командирыдастаршина.Онсталпристальнейвглядывать
ся в глаза, в одежду, пытаясь хоть кого то вспомнить, кто
былснимпередвзятиемвысоты, норядомдвигалисьлишь
незнакомые ему бойцы из других рот. Вдруг в этой устав
шей толпе шагающих друг за другом он услышал знако
мый голос—Фролов! Тот самый, что подшучивал над ним.
Григорий не удержался и крикнул:
— Фролов, ты, что ли, там голос подаешь?
Шагающий рядом коренастый солдат лет сорока не
громко ответил:
— Погиб Фролов. Это Юрик, черт его за ногу. Голоса
у них похожи, он меня утром тоже напужал. Я то видел,
как Фролова из крупнокалиберного покрошило.
Мужик не стесняясь перекрестился и прошел чуть впе
ред, пытаясь обойти большую лужу.
Григорий посмотрел на его серое лицо и ничего не смог
ответить. Был Фролов— шутил, а теперь его нет —лишь
где то там, на высоте куски его тела остались. Григорий тя
жело вздохнул, и в его сознании стали всплывать образы
тех, кто погиб за эти дни. В душе появился страх: казалось,
чтовсеубитыесейчас стоят вдольдорогиисмотрятнаних,
оставшихся в живых. Он чувствовал их взгляды, а особен
ноглазадеда—егосухие, схитринкой, голубыеглаза, кото
рыевсегдасмотрелипрямовдушу.
Все, чтопроисходилодоэтого, прошлокак тостранно—
на одном дыхании, и понять и осознать, что это было, не