Упрощенная HTML-версия
расспросить, выведать у этого мужика все, что он знает,
но постеснялся, испугался и не стал этого делать. Я чет-
ко вспомнил, как прочитал в его взгляде жалость ко мне,
тогда я не понял этого, подумал, что это всего лишь взгляд
обиженного и побитого человека, но мой голос внутри под-
сказывал, что это не так: в его глазах кроме сочувствия и
жалости горела свобода. Теперь-то я понимаю, как он устал
исполнять свой долг. Возможно, этот мужик и драться-то
не любил, но ему приходилось делать это. Когда и где они
сошлись с Дашей, я не знал, но он был ее спасением.
Я отбил Дашу у него, и он отдал эту непосильную ношу
мне. Именно поэтому я и увидел в его глазах свободу и ра-
дость. Семен всегда хорошо относился ко мне, уважал за
честность и щедрость, и кроме чувства радости в его глазах
было и сочувствие. Он все понимал и, наверное, хотел ска-
зать. Я помню, как он, уходя, обернулся, а я, незнающий,
влюбленный, не обратил на это внимания, не послушал
свой внутренний голос и обрек себя на то, чего выполнить
не мог.
Я долго думал, как ударить ее в первый раз. Представ-
лял себе это, настраивал себя, но стоило мне подойти к ней
и увидеть ее измученное лицо, все обрывалось, рушилось,
и я превращался в слабого, неспособного ни к чему чело-
века. Она ждала от меня действия, но по ее же правилам
не могла попросить об этом, а я не мог тронуть это нежное,
любимое создание. И пусть ее красота исчезла, пусть ее
тело стало не таким, как прежде, все равно я не мог тронуть
человека, в котором жила близкая и родная душа. Я обни-
мал ее, гладил, носил на руках. Видел, как она тяжестью
своего взгляда просит меня об этом, но я не мог. Ей нельзя
было просить меня об этом, а я не мог ударить ее. Третьим
лицом оказалась моя тетка. Она настраивала, поддержива-
ла и даже ругала меня. Говорила—любишь, так врежь ей
посильнее. Вытащи на дорогу и побей немного. Я отвечал
своей любимой тетке, что в городе это невозможно. Кто-
то сразу вызовет милицию, и меня просто посадят. Нужно
было найти машину, вывезти ее за город и там, как гово-
рится, отвязаться. Я пробовал: вызывал такси, выезжал за
город, высаживал Дашу из машины, но на этом все и за-
канчивалось. Мы сидели на привезенных с собой стульчи-
ках, и я, как дурак, начинал о чем-то причитать, говорить
слова о лечении за границей или у хорошего целителя. Она
сидела молча и смотрела на весенние проталины. Я вста-
вал, возмущался, размахивал руками, орал, но так и не смог
прикоснуться к ней. Через два часа возвращалось такси, и
мы молча ехали в город. В дверях тетяШура встречала нас,
а увидев меня, даже не спрашивала, что и как. Она тяжело
вздыхала и каждый раз просила у меня прощения. Я успо-
каивал ее, старался найти нужные слова, но тетка с сочув-
ствием смотрела на мои попытки объяснить происходящее
и произносила всего лишь одно слово: «Помрет».
На следующий день я пошел в церковь: отстоял служ-
бу, поставил свечи, попросил всех святых помочь ей. Мне
казалось, что я могу найти способ. В душе все сжималось,
болело. Я просил помощи у Бога, ждал совета, пытался
разговаривать со священниками, но те либо отмалчива-
лись, либо предлагали ей самой прийти в церковь. Даша
не могла сделать этого, этот мир был закрыт для нее. Она
просила тетку, чтобы я не просил у Бога для нее помощи
и не ставил свечей за ее здоровье. Тетка возмущалась, но
передавала мне ее слова. За последние дни Даша вообще
перестала разговаривать со мной, и я не понимал, что про-
исходит: где и в чем я ошибся, что сделал не так? Поче-
му она отдалилась от меня и перестала общаться с самым
близким и любимым человеком?
Через неделю мои руки стали трястись, как у паралити-
ка. Под глазами появились синяки. Директор приехал про-
ведать меня, но, увидев мое состояние, перестал звонить
и напоминать о том, что мой отпуск закончился. По всей
видимости, он понял, что я как работник кончился. Даша
продолжала угасать. Срок оставшейся ей жизни стал ис-
числяться неделями и днями.
В один из дней я настроил себя и даже, по опыту Се-
мена, напился. Представил, что вообще буду бить не ее, а
боксерскую грушу. Пришел домой пьяный, но стоило мне
увидеть ее, все тут же изменилось. Я выбежал в подъезд и