Упрощенная HTML-версия
там—за деньгами. Я продолжал жить: любить, наслаждать-
ся каждым днем и быть счастливым. Вскоре и коллектив
привык к моему возвышенному состоянию. Они перестали
обращать внимание на мои радостные глаза и довольную
физиономию. А Даша оставалась для всех загадкой. То, что
в нее влюбились все, даже директор, тайной не было. Я ста-
рался, чтобы она не приходила ко мне на работу, но гово-
рят: «Как ни прячь, все равно увидят»,—так и случилось.
Директор всеми силами старался уговорить Дашу пойти
к нему секретарем. Причем предварительно он обговари-
вал все это со мной. Я не старался быть феодалом и вы-
бор оставлял за ней, и Даша, зная это, так мило всем, в том
числе и директору, отказывала, что на нее даже и обидеться
было невозможно. Я-то понимал, что для директора Сер-
гея Владимировича это первый шаг, а дальше стандартная
бомбардировка подарками и всем остальным. Цель—по-
стель. Даша хоть и не жила в городе и не знала этих подво-
дных камней, но она все чувствовала. Знала каждого, виде-
ла их изнутри и открывала мне глаза на тех, кого я когда-то
уважал. Она все заранее чувствовала и не стесняясь отве-
чала: «Да вы что, я так сильно мужа люблю, что не смогу
без него ни секунды». Ей говорили, что мы весь день будем
в одном офисе, но она снова смеялась и отшучивалась: «Вы
же не разрешите нам использовать в рабочее время ваш
диван, да и кто из нас работать сможет, если мы рядом бу-
дем». Все смеялись, а директор покусывал губы. Я видел,
как он горел, и понимал его. Я сам еще полгода назад так
же горел, жался на лавочке, следил за ней с чердака и не
мог смотреть в глаза открытым взглядом.
Понимая, что все это может отразиться на мне, Даша так
ловко отошла в сторону от моих знакомых и сослуживцев,
что я и сам удивился. Она не позволяла никому, даже де-
вушкам с работы, приходить к нам, когда меня нет дома,
и самое главное—умела ласково, но прямо в лоб спросить
о намерениях. Любой человек тут же терялся и чувствовал
себя неудобно. А я продолжал удивляться всем ее талан-
там. Я был счастлив и одновременно видел очень сильно-
го человека рядом с собой. Она могла не только постоять
за себя, но и за меня. Мой тыл был надежен, я и не заду-
мывался о том, что кто-то начнет ухаживать за ней или,
удивив богатством, уведет. Нет, здесь все было настолько
невероятно, что при нормальном положении дел в обыкно-
венной семье такого просто не бывает. Возможно, способ-
ности Даши исцелять людей были настолько сильны, что
она могла влиять на каждого, а это помогало ей разговари-
вать с ними на их больном языке, отравленном деньгами
и властью. Как все это помещалось в ее хрупком теле, я не
понимал, но видел ее силу и с каждым днем чувствовал ее
нарастание: мне казалось, что и я начинаю открывать в себе
что-то неизведанное. Проходимцев и залетных людей я
стал вычислять без ошибки. Все сомнительные дела и дого-
воры открывались передо мной, как страницы сто раз про-
читанной книги. Директор после отказа Даши от работы
долго со мной не разговаривал. Здоровался и спрашивал
только по делу, но не прошло и двух недель, как и он изме-
нился. Наши отношения стали прежними. Нашел он себе
новую секретаршу и все чувства, рожденные к Даше, обру-
шил на нее. Эта девушка, Софья, была даже похожа чем-то
на нее и по просьбе Сергея Владимировича отпустила во-
лосы и покрасила их в тот же цвет, но это сходство было
лишь внешним. Я разговаривал с ней и о работе, и о жизни.
Увидев ее пустоту и то же самое дикое желание повыгод-
ней себя продать, понял, что она—обыкновенный продукт
города, воспитанный в его сухих и жестких правилах. А ди-
ректор сразу оттаял и гордился приобретенной копией.
Мне почему-то было жалко его. Ведь он, умный человек,
хорошо зарабатывающий, мог влюбиться по-настоящему, и
пусть эта любовь продлилась бы недолго, но она бы была, и
она бы оставила в его душе красивые воспоминания. Ведь
те самые переживания, страсть и стремление быть рядом не
купишь и не создашь ни за какие деньги. Он пошел по про-
стому протоптанному пути. Его любят—любят его коше-
лек, он при этом себя реализует, удовлетворяет, и этого до-
статочно. Для него это все—предел. А жена дома—домра-
ботница, все понимающая терпящая женщина. В деревне
бабы терпят побои, а в городе ложь, и еще неизвестно, что