Дмитрийсталпо очередиоткрывать их ичитатьнапи-
санные от руки первые предложения.
—
Странно,—произнес журналист.—Слова одни и те
же, но написаны по-разному. Смысл получается другой.
—
Вот именно,—ответил ему Отец.—Все это непра-
вильные варианты.—Старикоткрыл ящик стола, достал
папку, перевязанную веревкой, развязал ее, открыл и про-
тянул пожелтевший листок Дмитрию.
Журналист с интересом прочитал все те же первые
предложения, но на мгновение остановился. Он почув-
ствовалчье-топрисутствие. Невидимыйвзгляддавилна
него откуда-то из темного угла комнаты.
—
Почему остановился? — нервно спросилОтец.
—
Он здесь,—не успел произнестиДмитрий, как уви-
дел, чтоОтециЕгородновременно упалинаколениина-
чалимолиться.Подольскийвернулсяктексту.Скаждым
новымсловомончувствовал, как закипает в венах кровь,
воспаляется душа, а сознание распирает голову и пытается
вырватьсянаружу.
—
Яне могу!—остановившись на середине страницы,
выкрикнул Дмитрий. Его руки задрожали, ресницы задер-
гались, и откуда-то появилась невыносимая усталость.
—
Ещебы,этонекаждомуподсилу,—закончивмолит-
ву, произнес Отец.—Я тоже его почувствовал. Он сказал
странные слова.
—
Вы о ком?—растерялся Дмитрий.
—
О Распутине. Ты же понял, что он был здесь! Его
сила — взгляд! Я услышал голос, обращенный к тебе:
«Странствуй, странствуй, брат, тебе много дал Бог, помо-
гай людям, будь моеюправою рукой, делай дело, которое
и я, недостойный, делал». Запомни, Дима,—ты найдешь
икону, а подскажет тебе мозаика на старинной стене.
—
Что это значит?
—
Не знаю. Тебе виднее. Сейчас ты этого не поймешь,
но когда-нибудь эти слова откроют тебе тайну. Сейчас мы
уйдем. Обед вам с Вадимом принесут сюда. У тебя есть
сутки. Смотри, читай все, что у нас есть. Завтра я спрячу
архив, потому что придутдемоны. Тыих привел.Но явы-