Упрощенная HTML-версия
90
Он еще курил мало, не привык. В учебке махорку не да
вали, винтернатетемболее, нотеперь, здесь—нафронте,
он, как и все бойцы, нашел в этом деле для себя успокое
ние, отдых ивозможность подумать и помечтать. Раскурив
самокрутку, он увидел спешащую Березкину. Она со своей
огромной медицинской сумкой шла мимо.
— Ну что, как устроилась?—спросил Гриша.
— Нормально,тамвземлянке.Тыпочтальонаневидел?
— Нет, самомуписьмоотправитьнадо.
— Давай. Я его обязательно сегодня найду. Заодно
и твое отдам.
— Что, любимому, каждый день по письмецу?
— Нет,маме, онаболеет.Нехочуееволновать.Каждый
день пишу, что жива, а ей от этого спокойней.
— Извини!
— Ничего, все так думают, это только тебеярассказала
о матери.
— Доверяешь?—сулыбкойспросилГригорий.
— Дурак ты,слепой.
— Не понял. Юль, ты что? Неужели понравился?
— Янафронтеневлюбляюсь—боюсь.Нохорошиечув
ствакнекоторыммалосообразительнымрадистаммогуис
пытывать.
— Тыжменя совсемне знаешь?
— Знаю, Гриша.Войнанаучилавлюдяхразбираться.
— Юль, я тебяобманыватьнехочу, ноуменя…
— Ничего не говори! Если кто то есть — хорошо. А то
раз—инестанет.Самзнаешь, гдемы.
— Знаю. Спасибо тебе!
— За что?
— Да так, за дружбу.
— Давайписьмоуже,атосейчасначнешьрассказывать
о трудном детстве.
— А что, детство у меня было как у всех — голодное.
Если оно вообще было,—с неожиданно появившейся гру
стью ответил Гриша. Он достал из гимнастерки письмо
и отдал егоЮле.
— Правильносвернул.Гденаучился?