Упрощенная HTML-версия
233
нокалиберногопулемета, разлетелисьвстороны.Пуливы
рыли ямы в крае окопа и почти достали, но Григорий успел
спрятаться. Рядом другой пулеметчик отвлек внимание
ДОТа на себя. Гриша схватил автомат и уже почти выско
чил из окопа, пытаясь приблизиться к врагу, но кто то пой
малегозаногуисбросилобратно.Он созлостьювыставил
в незнакомца автомат, но, увидев комбата, замер.
— Тыкудаэтособрался?—спросилмайор.
— Щас я его! Поближе подойду!—со злостью ответил
солдат,непонимая,откудапоявилсякомбат.
— Негорячись—тамибезтебявсесделают.
Через несколько секунд раздался мощный взрыв, и из
бойницы ДОТа вырвалось пламя.
— Ну вот и все. Пошли,— приказал Киселев. Они вы
лезлииз окопаинаправились к последнейполосеукрепле
ний. Кругом уже спокойно ходили наши солдаты и друг
у друга спрашивали закурить.
— Товарищ майор, ща я сержанта табачком угощу? —
произнес радист. Бой еще продолжал жить в нем, и он сам
непонял, зачемспросилобэтомкомбата.
— Пошли! У них свой есть,—неожиданно ответил ком
бат.
— Как, а чо ж тогда спрашивают?
— Привычка такая. Свой в кармане, а после атаки все
ходят и друг друга табачок просят. Дай закурить—значит,
жив, а у тебя табачок есть, и кто то отвечает—есть, значит,
тоже жив. «Дай закурить» — это как «Привет» после боя.
Странное состояние. Все ищут товарищей, но главное —
себя.
— Это как?
— Если курить хочешь, значит живой. Понял?
— Да. Я тоже тогда закурю.
— Закури. Успокойся. Вишь, как мы его? Немца то?
Если бы у меня всегда столько бойцов было,—задумчиво
произнес Киселев.—На одном дыхании: саданули—и вы
шиблифрица!—улыбнувшись,добавилон.
Григорий достал завернутый в газету табак, оторвал ку
сочек бумаги, отсыпал на нее и стал скручивать сигаретку.