Упрощенная HTML-версия
великую силу и стать могущественными, как он. Но как
они могут противостоять единому Богу? Как могут счи-
тать себя равными ему и стремиться к этому? Он—Бог—
все прощает, в том числе и их, грешных. Придет время,
и они поймут, что нельзя быть равным ему даже в самых
мелких деяниях. Они—это они. Зло—это тоже ангел до-
бра, но падший, изгнанный Богом. Зачем же демонам све-
та нужна вера? Они хотят вершить добро, но этот мир уже
есть, и они знают об этом: все в нем находится на своих
местах. Им нужно другое—сила Семироса. Но для чего?
Бог не позволит им стать равными и вразумит, укажет на
их место во всем существующем порядке. Им кажется, что
они помогут, спасут, но нет, это же не так.
Яросвет понял, что, вселяясь в чистые души людей, они
лишь мешают жить. Вносят что-то свое и считают, что это
лучшее, но человек продолжает жить сам. Он борется со
всеми трудностями сам. Они лишь обрекают на то, что счи-
тают нужным, а человек винит себя, не понимая, что вино-
вны те, кто вселился в него, направил на ошибку, которая
должна быть учением. И если бы демоны не трогали его,
он, человек, нашел бы свой чистый и близкий его душе вы-
ход, а пройдя его, открыл бы истинную причину случив-
шейся беды. Он бы оценил, что такое жизнь и какое место
в ней занимает настоящая, спасающая вера.
Всю ночь Яросвет спал плохо. Он ворочался, видел ви-
дения демонов: одни, с огромными черными крыльями,
летали над ним, другие, уже с белыми крыльями, кружи-
лись, желая заполучить его душу. Всем нужен был он—
человек. Никто не обращал внимания на то, что он тоже
когда-то был демоном. Только теперь, когда он стал чело-
веком, Яросвет понадобился всем, но его душа оставалась
нетронутой. Кто-то большой и невидимый говорил им,
что он сам выберет свой Путь и свою Веру. Все, что он мог
получить от демонов—он получил, и многое уже испытал
на себе, но вот то, что дал тот большой и тайный, казалось
недоступным. Яросвету хотелось прорваться к этой не-
видимой новой тайне, узнать, что за сила скрыта в ней, но
он не мог этого сделать: одни силы говорили, что он иной