Упрощенная HTML-версия
ги, но, почувствовав появившуюся слабость и головокру-
жение, решил поесть и лечь спать.
На следующее утро весь город охватила ужасная но-
вость. Все, кто были на представлении, погибли. Местный
врач метался в панике. Покрикивая на сестер, он пытался
хоть в чем-то разобраться. Но объяснения случившимся
смертям найти не мог. Полиция опрашивала всех, кто хоть
что-то слышал или видел. Жандармы оцепили городские
дороги и проверяли все постоялые дома и трактиры. Все
рассказы очевидцев заканчивались афишей, которая но-
чью исчезла. Прочитав утреннею газету, Вик сначала испу-
гался, но страх сменило странное чувство — безудержный
азарт: что же увидели эти люди в последние минуты жиз-
ни? Он долго ходил по комнате, посмотрел на купленный
мешок картошки, тяжело вздохнул и решил, что обязатель-
но должен увидеть это представление. Сама мысль о том,
что после него он погибнет, была стерта в его голове, страх
отсутствовал. Вик был уверен, что все это происходит где-
то вне его жизни. Он не боялся думать о том, что за этим
стоит смерть. Юноша твердо решил для себя, что заплатит
за увиденное чем угодно, но при этом он не понимал, что
платитьпридется единственным, чтоунегоосталось,—это
жизнью, в которой до сего дня ничего не происходило.
А тут такое! Город проснулся! Люди на улицах забегали, но
все равно за их слезами и горем стояло что-то ненастоящее.
Эти серые создания проснулись как-то не так, не как люди.
Они встречались в похоронных агентствах и обсуждали,
какиегробылучше, какиецветызаказать: казалось, чтоони
ждали этого удара и восприняли его как должное. Им было
положено плакать — и они плакали, но при этом помнили,
что нужно все купить и устроить похороны так, чтобы они
выглядели не хуже, чем у соседей. Эта свалившаяся беда
могла объединить их всех, но этого не произошло. Люди,
словно серые тени, суетились, что-то делали, но при этом
каждая существовала сама по себе. Вик не жалел остав-
шихся несчастными родственников: как можно жалеть
тени, у которых как будто в порядке вещей что-то произо-
шло. А тех, кто погиб, он тем более не мог жалеть—он зави-