— ВКазахстанеродился.
— Да что то на казаха ты не похож?
— Русский я. Родители там жили.
— Понятно. Из сосланных. Небось казачок?
Григорийпромолчал.
— Да ты не прячься от меня. Я никому. Да и в чем твоя
вина?Что, родителиврагинарода?
— Нет.
— А чего стесняться тогда? Все знают, что казаков и по
сле Гражданской войны ссылали, да и вождь наш — гру
зин—вдолгунеостался. Этоне значит, чтоонивраги. Про
сто невзлюбили их. Понял?
Гриша, услышав эти слова, сжался, ему стало страшно.
Как это он—такой сильный и правильный человек, назвал
Сталина грузином. Причем произнес это с такой ненави
стью,чтомолодойбоецпрочувствовалзлостькомандира.
— Все будет нормально, не переживай,—произнес ка
питан и, не оборачиваясь, пошел дальше по окопу к вос
становленной солдатами землянке. Гриша смотрел ему
вслед и никак не мог отойти от услышанного. Постепен
но все в голове выстроилось, и он понял, что этот человек
действительно ничего и никого не боится. Многих это гу
било — язык и ненужная храбрость в высказываниях, но
Киселев был другим. Он знал, где и когда нужно сказать
то, очемвседумают, нобоятся сказать. Онмог этосделать
и мог смело смотреть в лицо смерти. Григорий глубоко
вздохнул и посмотрел на ночное небо. Вокруг светящегося
в темной бездне месяца обрисовывался странный затума
ненный ореол.
— Возможно,— подумал Гриша,— этот туман и есть
души погибших. Вон как их много! Они летят туда в сво
их грязных сереньких шинельках, оставляя здесь все:
боль, страх, мысли, чувства, надежды. Теперь у них только
одно—остаться там, в свете и быть принятым так, чтобы
хоть там никто не трогал.
Вдруг в окоп свалилось нечто непонятное в форме во
енного с огромной, набитой чем то мягким сумкой. Это
непонятноесозданиевсталонаноги, отряхнулось, иГриша